Сергей Фомичёв - Агриков меч
Это понимали и те и другие. И те и другие бросали в бой свежие силы, перебрасывали к воротам помощь, откуда только возможно, так что во многих других местах сражение вскоре стало вялым, а то и вовсе угасло.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал Борис.
– Ты бы поберёгся, князь, – сказал Юрий хмуро.
– Поберегусь, – улыбнулся княжич.
Юрий отвлёкся от созерцания битвы, и некоторое время смотрел ему прямо в глаза.
– Спасибо тебе, Борис Константинович, – тихо сказал князь. – Поверь, не забуду.
Борис спустился вниз. Двор почти опустел. С одной стороны от крыльца кучковались ветераны Юрия, с другой собрались люди Бориса. Суздальцы дожидались княжича спокойно, без малейших признаков нетерпения. Тимофей так и вовсе дремал, прислонившись к срубу. Посреди охваченного сражением города это спокойствие выглядело нелепо, даже вызывающе. Но так оно и было. Его воины в равной степени были готовы вступить в схватку, пересидеть в сторонке, или, что называется, сделать из города ноги. Лишь Румянца выдавал блеск глаз, в котором угадывалась зарождающаяся горячка боя.
– Пошли, – широко улыбнулся Борис и, махнув рукой, зашагал через двор.
Люди подтянулись и, не задавая вопросов, двинулись следом.
Положение гостя позволяло княжичу самому выбирать участок сражения. Он и выбрал. Ту самую башню над Большими Воротами, через которую некогда вошёл в этот город, на которой отстоял вчерашнюю смену, и которая теперь стала ключом к Мурому.
На воротах распоряжался Слепень. Здесь же находились и Пётр, и десяток молодых дружинников, и небольшой отряд ополченцев под начальством Жёлудя. Воевода, получив приказ князя, стягивал сюда лучшие силы и не обращал внимания на опасность, грозящую примыкающим к башне стенам. Оставить без прикрытия стены – не велика беда. Перелезших через них врагов встречало на улицах города ополчение и небольшие конные разъезды Павла. Беда придёт, если окажутся во вражеских руках Большие Ворота.
Таким образом, отряд Бориса появился здесь весьма кстати. И своевременно – противник как раз выбил защитников с примыкающей стены и начал пробиваться по лестнице, ведущей на средний ярус башни. Искать воеводу, расспрашивать об обстановке и ждать приказов, времени не осталось.
– Руби! – заорал Борис, подменяя раненого ополченца, который уже заваливался на спину.
Тимофей мгновенно оказался рядом и даже чуть впереди. С другой стороны Бориса прикрывал Румянец. Ввиду нежелания суздальцев подвергать княжича излишней опасности, каждый его шаг навстречу врагу приводил в движение и весь отряд. А поскольку зашагал отдохнувший Борис резво, они быстро очистили от врага и лестницу, и довольно большой участок стены.
– С почином, – переводя дух, поздравил княжич соратников.
***Жёлудь, спускаясь с верхней площадки, столкнулся нос к носу с Боюном
– Тебя кто к воротам прислал? – спросил начальник.
– Никто. Сам пришёл.
– Я же тебе тайник поручил сторожить! – заорал на ополченца Жёлудь. – Тут есть кому биться, а там кроме тебя никого не оставалось путных. Одни мальчишки! Отрежут вот нас от воды, как мы осаду высидим?
– Всё сегодня решится, – спокойно заметил Боюн. – Здесь решится. Нечего попусту воду стеречь.
Жёлудь сплюнул в сердцах. Тайник не только к воде выводил, но и путём ухода являлся. Но не будешь же с ополченцем о таких вещах спорить.
– К Петру иди, вниз, – распорядился старшина.
Петру, что защищал нижний ярус башни, пришлось значительно труднее, чем суздальцам. Во-первых, княжич не спал целые сутки, и к тому же накануне отстоял ночную смену, а, во-вторых, он очень скоро лишился всех своих людей, которых Слепень перебросил на соседнюю стену.
Взамен Пётр получил трёх ополченцев, которые мало на что годились, но потом Жёлудь прислал ещё одного и вот он-то, пожалуй, и делал погоду на их боевом участке. Им оказался тот самый Боюн, про которого и среди ополченцев, и среди дружинников ходили слухи, один другого невероятнее. Даже брат с отцом в разговорах пару раз необычного бойца помянули. Правда, с порядком у Боюна было туго. Приходил когда полагал нужным, уходил, когда считал дело сделанным. Вот и к воротам явился сам, без приказа, но такому своеволию ополченца Пётр сейчас даже обрадовался.
Теперь и он смог оценить бойца. И отметил не без удовольствия, что, по крайней мере, некоторые из слухов вполне подтвердились. Боюн работал клинком с большой сноровкой и упорством, хотя ему явно недоставало опыта и хорошего наставника – движения выглядели грубыми, простыми и Пётр мог бы, пожалуй, отыскать лазейку в его защите. Зато в нападении ополченцу не было равных. Иногда Боюн откладывал саблю и брал в руки сулицу или даже цеп, или что-нибудь ещё из оружейных запасов, собранных в башне в огромном числе и разнообразии. Ни дать ни взять, – краснодеревщик, что работает то одним, то другим резцом, смотря по тому, какой узор и на каком дереве он предполагает исполнить. Узорами Боюна являлись поверженные враги и Пётр, когда удавалось, с большим удовольствием созерцал это искусство.
Но даже с таким помощником им приходилось туго. Взобраться на нижний ярус врагу было проще простого. Сюда доставали обычные приставные лестницы, а в боковых стенах зияли внушительные проломы. По уму простенки следовало забивать камнем, но князья спешили, а камня на всё не хватало, и стены во многих местах остались пустотелыми или присыпанными наспех землёй, а теперь их легко разбивали, растаскивали крючьями, выламывали копьями и просто руками.
Враги иногда нападали сразу со всех сторон и даже сверху, когда им временно удавалось ворваться на средний ярус. Уложенные наспех мосты прогибались под тяжестью воинов, обрушившихся брёвен, расшатывались, расходились, и через открывшиеся щели можно было достать друг друга клинком или копьём. А ведь кроме обороны как таковой от защитников требовалось прикрывать спины лучников, а также охранять и мальчишек, подающих лучникам стрелы, и собственных раненых, которые перебирались под укрытие сами или сопровождаемые товарищами, и которых с каждым часом становилось всё больше.
Вот из-за раненых, Пётр чуть было и не схлопотал в спину железо. Спасло его чудо. То есть спас, конечно, Боюн, но помогло ополченцу не иначе как чудо. То ли вражеский воин притаился среди раненых, то ли засел где-то рядом с ними в тёмном углу, но Пётр его не заметил и повернулся спиной, встречая набегающего из пролома мечника. С этим пришлось повозиться, и пока он возился, тот второй, притаившийся, выскочил и напал на Петра со спины. Княжич почувствовал угрозу и даже начал движение в сторону, чтобы уйти от удара, но явно не успевал.
И тут Боюн совершил невозможное. С того места, где ополченец сражался, выручить Петра он не мог, слишком далеко для простого клинка, а именно клинок тогда оказался его очередным «резцом». И тогда Боюн прыгнул. Прыгнул, выставив ноги вперёд, и прыгнул не на врага, которого не доставал, а на столб, подпирающий перекладину и вместе с ней держащий настил среднего яруса. И вот ведь как удачно получилось – перекладина не задела Петра, но обрушилась как раз на голову противника и вражеский клинок, сломав полёт, лишь чиркнул княжича по доспеху.
Поблагодарить ополченца молодой князь не успел. Вновь пришлось отбивать нападение. При каждом новом наскоке десятки топоров и крючьев вонзались в плоть башни, выгрызая куски, ломая, расшатывая её. Створки ворот до сих пор составляли единое целое только благодаря толстым железным полосам, и раскачивались от ударов, словно лохмотья нищего на ветру. Башню попросту растаскивали по кусочкам. Когда проломы в стенах расширились до таких размеров, что могли пропускать через себя по несколько человек разом, а подошва была завалена обломками, трупами и землёй, так что нападающие без затруднений вбегали вверх по этому валу, с нижнего яруса пришлось отступить. Но и отступать следовало с умом, не забывая о беспомощных людях.
Слепень вовремя пришёл Петру на подмогу. Вместе они отчаянно сдерживали очередной, последний уже, по всей видимости натиск, дожидаясь пока вынесут в город раненых и поднимут наверх оружие с припасами, а потом поднялись на средний ярус и сами. Теперь защитники башни могли сообщаться с городом только с помощью верёвок и приставных лестниц и только вдоль узких опор внутренней стороны ворот.
Поражение становилось делом времени. Юрий уже привёл своих ветеранов, облачённых в такие же ветхие, как и они сами, кольчуги, остроконечные шлемы, вооружённых длинными копьями и старинными в рост человека щитами. Без спешки, суеты и криков, князь выставлял за воротами плотный строй, собираясь встретить конницу Фёдора и дать свой последний бой, потому что на успех при нынешних обстоятельствах рассчитывать не приходилось.
